https://web.facebook.com/alikhanov.ivanovich/videos/10219361394128567/
Олег Дозморов "Уральский акцент" - в Музее "Серебряного века" презентация сборника стихов.

К 20-ти летию подборки. http://znamlit.ru/publication.php?id=820
Сергей Алиханов

* * *
И всё корю себя, и всё гляжу назад.
Вертится на губах то прозвище, то имя.
Подруги и друзья, о как я виноват,
Тем, что любил одних,
валандался с другими.

Но что я погубил присутствием своим,
Отсутствие моё теперь уж не исправит.
Ведь молодость прошла,
мы проигрались в дым.
Забвенье, нищета нам силы не прибавит.

И как ни сожалей о пагубе страстей,
Мы все разделены пространством,
буйством лета,
Узорами стрекоз, и тяжестью камней,
И чистотой воды, и донной сеткой света.

* * *
И стала Грузия в судьбе необычайной,
Всегда зависимой, но наконец своей,
Из южной здравницы
вновь северной окрайной,
Куда за все века забрёл один Помпей.
И сохранить себя ей будет так непросто,
Когда достались ей
крик перелётных птиц,
И доля вечная христианского форпоста,
И слабый свет икон,
и сквозняки бойниц...

* * *
И как ни назовись чужим по крови братьям,
Но если нет родства, то не бывать стране.
И вот кольцо врагов, став дружеским объятьем,
Так стискивает грудь, что воздух нужен мне.
Чтоб было легче жить, считай, что так и надо.
Чтоб легче помирать, считай, что всё не так.
Не будет — и не жди! — последнего парада, —
Со стапелей в распил отправился “Варяг”.

* * *
Подышим осенью, мой друг,
Покурим у времянки.
Ни здесь ли превратился звук
В “Прощание славянки”?
А космы рыжие берёз
Редеют в сизой дымке.
Хоть выложились мы всерьёз,
Остались недоимки.
Мы заняли не мелочась,
А ни за веру пали.
И жёны не прощали нас
И, не простясь, бросали.
Увязли мы в сырой земле.
А марш звучит далёко —
На уходящем корабле
В порту Владивостока.

* * *
Адмирал, пианист ли, заводчик — следа не осталось.
Конфискация, ссылка, а по возвращенью — расстрел.
Вся большая семья под кровавую руку попалась,
И лишь по недосмотру отец мой один уцелел.
Поднимая страницы тяжёлых семейных альбомов,
Принимал я в наследство достоинство скорбной семьи.
И когда глуповатый Никита, средь праведных громов,
Открывал всему миру глаза — опускал я свои.
Мне б по Штатам сейчас не спеша колесить автостопом,
Маляром на подхвате сшибать эмигрантский свой грош.
Но я жду—не дождусь, как негромко прикажут “Даёшь!”,
И направят меня комиссаром искусств в Севастополь.

* * *
Испустила дух полуторка войны.
На шоссе на Загородном
шило у шпаны —
Впилось, как осколок стихшей канонады.
Заменить балон памятнику надо.
И тогда, полуторка, крысу тыловую,
Ты меня подбросишь на передовую,
Где предельно ясно: кто свои, где враг,
И куда вести огонь штурмовых атак.

Прощание с бумагой

Бумага, ущербный носитель,
Желтеющий и дорогой.
К экранам прильнув, потребитель
Расстанется скоро с тобой.
Бумага, горючий, неёмкий
Твой лист подходил для стихов.
Я слушаю шорох негромкий
Ветшающих черновиков.

Очередь за гонораром в “День Поэзии”

Тогда, устав от лет суровых,
Желая просвещенной слыть,
Россия граждан непутёвых
Своих решила подкормить.
Спешили мы со всей столицы,
Стояли, прислонясь к стене,
Свои выпрастывая лица,
Из-под заснеженных кашне.
Там “Юности” один из замов,
Стоял без кресла, просто так.
В углу угрюмо ждал Шаламов,
А Смеляков курил в кулак.
И шёл совсем не по ранжиру
Один поэт вослед другим.
Так начавший стареть Межиров
Был лишь за Самченко младым.
И Мориц бедную пугая
Ухмылкою грядущих мер,
Её в упор не замечая,
Стоял боксёр и браконьер.
И даже прямиком оттуда,
Вновь улетавшие туда,
Своих мехов являя чудо,
Там становились иногда.
В тот зимний день шутила муза,
Долистывая календарь.
Стоял там я, не член Союза,
За мной — Луконин, секретарь.
О, государственной заботы
Благословенные года.
И за недолгие щедроты
Мы благодарны навсегда.

* * *
Мне снилась Москва.
Я спешил на вокзал,
Скользил и на наледи я расшибался,
Вздыхал, но от выхлопов я задыхался,
И от отморозков в подъезд заползал.
Мне снилась Москва, —
открывал я капот
И днище осматривал в поисках мины.
Я шёл с монтировкою за поворот,
И очередь била из тёмной машины.
Мне снилась Москва, и я другу звонил,
И он мне немедля на помощь являлся.
Он был мне врагом, блефовал и смеялся,
И он за убийство моё заплатил.
Как только упал я, он вещи украл.
Но стоило мне заявить о пропаже —
Проламывал стену спецназ в камуфляже,
И бил, сапогами мне ребра ломал.
И я убегал и средь грязных углов,
Под пиво, рвал воблу и лапал соседку.
Квартиру свою проиграл я в рулетку.
Рулоны бумаги катил со складов.
Составы грузил, а когда перекур,
Я пил кока-колу с рисованной майки.
И вновь сто гринов я давал попрошайке,
Поскольку и не было мельче купюр.
Мне снилась Москва, и несли образа.
Нанизывал ангелов штык обелиска.
Из ящика пьяный муляж Василиска
Всей снайперской кистью
мне тыкал в глаза.

* * *
Лифты ГУМа стоят. На прилавках в лифтовых проёмах
Небывалая снедь, средь которой не числится хлеб.
Хоть толпится народ, больше нету торговых объёмов.
Лифты ГУМа стоят, и гниёт на складах ширпотреб.
Сквозь сиянье витрин посмотри на свою заграницу.
После в недоуменье на цифры поморщи свой лоб.
Вместо зимних ботинок купи себе теплую пиццу,
И опять на мороз поминутно сморкаться в сугроб.

После праздников

Сквозь рамы —
стёкол нет на тёмном этаже —
Я ёлку кинул вниз
с клочками серой ваты.

Пора и самому пускаться за зарплатой,
Но заниматься чем? — всё сделано уже.

Осели звуки труб и ледяная пыль,
В маршруте долговом
двумерные цистерны,
И БАМа посреди вбит золотой костыль.
И подвиг завершён и путь неимоверный.

Из адовых пустот и полостей земли,
Несчитано руды, и газа, и урана,
В кредитной карты код умело занесли,
И взяли в самолет в кармашке чемодана.

Мать

Читала, радовалась, пела,
Росла и крепла со страной.
С живой Волошиной сидела
За школьной партой за одной.
Ты все парады начинала,
Вручала Сталину цветы.
И ты всегда собой венчала
Из физкультурников торты.
Такая преданность и сила
Была в твоём лице простом,
Что даже Мухина слепила
С тебя колхозницу с серпом.
На танцы бегала в пилотке,
Платочек синий был мечтой.
И танцевали патриотки
Лишь под оркестр духовой...
Когда до пятачка с картошкой
Родная сузилась земля,
На мотоцикле под бомбёжкой
Пакеты мчала из Кремля.
И за Кавказом оказалась.
Когда закончились бои,
Держава твёрдо опиралась
На плечи гордые твои...
И вот опять в большой разрухе,
Всем помогала, как могла.
Но у России для старухи
Не оказалось ни краюхи,
Ни даже тёплого угла.
И ощущая виноватой
Себя, сама не зная в чем,
Под флаг
Под звёздно-полосатый
Ты добралась почти ползком.
Забыв года чересполосиц,
Вновь молодою стала мать,
И в океан авианосец
Тебя уходит защищать.

* * *
Деньги были с утра,
Мы послали за пивом, за водкой.
Долго длилась игра,
Только жизнь оказалась короткой.
Что зажал в кулаке —
То осталось в последней заначке.
На мороз налегке,
Чтоб встряхнуться от игорной спячки.
Мы сумели прожить
В лживом пламени страсти счастливой.
Будем корку крошить
Над холодным борщом из крапивы.

***
Жене, Маше - одноклассникам по 52-ой школе.

Школа вдруг переезжала
Из Ваке в Сабуртало.
Заявлялись, как попало -
С этим очень повезло.

Научился я слоняться,
Ну а больше ничему.
Надобно не быть - казаться,
Раз урок ни по уму.

Так 2 раза - на трамваях -
Мы учились в зданьях в трех:
Это радость для лентяев,
Неудача для зубрёх.

Каждый день я шел куда-то -
В бильярдную, в кино.
А незнание чревато,
Надо выглядеть умно.

В парках я гулял отважно,
Просто чудом сдал без шпор.
Пропустил, что очень важно,
Что? - не знаю до сих пор.

Здание слева 52-я школа - так было, когда я в ней учился 1-3 классах 1954-56 гг.
а здание напротив еще не было заменено на стеклянную филармонию.
В доме, следующем за 52-ой школой жил Сергей Иванович Коваленко - прекрасный баскетболист, Чемпион Олимпийских игр в Мюнхене.
Мой полный тезка он уже в последних классах школы был ростом 217 см. то есть был выше меня на 20 см. Мы с ним играли баскетбол на площадках Института Физкультуры, где тогда работал мой отец.
Потом Сергей Коваленко стал ходить в секцию баскетбола.
Его отец был генералом, служил на Сахалине, и после того, как вышел в отставку, выбрал местом жительства Тбилиси. Отца его я тоже помню.

Возле Марины Цветаевой.

В Советской армии на крыше Арсенала - 1970 год

***
Я замечаю реже, реже
Вечношумящий синий ритм -
След вечности на побережье.
Но чаще вижу: снегири
Летают, бегают собаки.
Смотрю на медленный паром.
Я, с кропотливостью зеваки,
Рассматривать со всех сторон,
Людские вещи и животных
Не устаю. Но что со мной? -
В час наблюдений беззаботных
Я не хожу смотреть прибой.

Текущих дней сольются звенья,
Все станет опытом, судьбой.
Суть медленного измененья
Происходящего со мной:

Покинуть звездные пространства,
Быть среди помыслов земных,
И со счастливым постоянством
Следить живущих и живых.


***
На лицах ваших стыдно мне читать
Злорадства непотребную печать.
Как часто, столь довольные собой,
Смеетесь вы над жалкою судьбой.

И с превосходством прозвучавший смех
Меня печалит. Горько мне за тех,
Из окон, из одежд - из бед своих, -
Смеющихся над бедами других.

***
Тебе ль, пустынник, объяснить смогу
Подач коварство, трудности ударов,
Законы силы, ловкости и спорта?
Ты скажешь:
Движение барханов последим,
Набег песков заметим величавый
На сморщенные, мелкие кусты.

Стихотворение впервые напечатано в 1972 г. в журнале "Физкультура и спорт"

***
Птиц попрошу, кочующих на юг,
Меня увлечь полетом величавым,
Они мой дом с небес не различают,
А горы, реки, море - узнают.

Дом опустеет у земной черты.
И, к небу напоследок обращаясь,
Я только с тем на свете попрощаюсь,
Что птицы различают с высоты.

***
В глаза твои, как в прошлое, взгляну -
Что ж, проиграли мужики войну.
Но бабы, сохранившие жильё,
В семь поколений выиграли её!


***
Отвык работать или просто бросил,
А может быть, навеки замолчал.
Но непременно приходила осень,
И наносила клейкости ремесел
Какой-то вред, не видимый очам.

Он был поэтом только иногда,
Как иногда болотная вода
Бывает облаком на синем небосводе.
Зимой, весной осеннейший поэт,
Он вдруг терял прозрение и свет,
И изменял и смыслу, и свободе.

Он верил в то, что день придет великий,
И в нем несовершенное умрет.
И что в природе мудрой и двуликой
Всем умереть дано, чтоб стать элитой,
И вновь взлететь на синий небосвод.

Он к пустоте был исподволь готов,
И с наступленьем первых холодов
Он умирал душою ежегодно.
Но как летели по ветру леса,
В нем новые рождались голоса.
Он мало жил, но жил он превосходно.

Стихотворение впервые опубликовано в "День поэзии 1972"



СОЛОЛАКИ

В потоке лиц, не видимый ни кем,
Минуя всё, и мимо всех на свете,
Спешил к тебе на тайное свиданье,
И опускал глаза:
лианы рук,
До самых плеч прекрасно обнаженных,
Высвобождались из пространства улиц,
И грациозно стягивали небо,
И прорастали, мерно заполняя
Вселенную, в комок сжимая вечность...

Я на ходу безвольно исчезал,
Чтобы на миг возникнуть возле тела,
Еще не потерявшего границ,
И, слившись с ним, исчезнуть навсегда.

А между тем, там пили газировку,
И продавец недоливал сиропа,
И наживался с каждого стакана
Копейки на две.
Ни один делец
На всем неоприходованном свете
Доволен не был так, как этот парень!


А рядом дверь была с большим глазком, -
С оружием за нею часовой
Там охранял все сведенья о том,
Кто я такой, чем жил, куда иду,
Где место мне в любой грядущий день...

.

ПОДРУЖКА НЕРОНА

В морозной дымке с чемоданчиком
Я шел, и это было фактом
Удачи
в мире неудачливом,
А улица была неровной.
«О, Клавдия, о моя Акта!» -
Пропел я городишке дачному,
Понравившись себе Нероном.

...Она была рабыни дочерью,
Во времени своем счастливом,
Чванлива, но сосредоточена -
В сиянье нежности, испуга
Мерцает странным переливом,
Как перламутр с червоточиной -
Вселенского шута подруга...

Я не желал быть императором,
Хотел быть тем, кем был - солдатом,
Чужих стихов случайным автором,
Вверял досуг глагольным рифмам.
Ходил я с фотоаппаратом
В том чемоданчике, и ратовал
За свод Дигест над вечным Римом.

Читая Тацита.
Римская лирика -
http://alikhanov.livejournal.com/969142.html

***
Дома и звезды. Между - пустота.
И надо всем - видение креста.


***
***
С каждым днем становятся привычней
Промельки заснеженных полей.
Ветреных просторов безграничней -
Льдистая брусчатка площадей.

Воссияла вечность над мостами
Волей Императора Петра -
Топь была, а стала твердь под нами,
И летят столетья, как ветра!

***
Ты проходишь, исчезаешь, как звезда.
Я тебе стихи читаю нараспев.
Ну, а больше ничего и не успев,
Ничего я не успею никогда.
Не успею я тебя остановить,
Не успею насмотреться на тебя.
Как глухарь, я слышу только лишь себя,
И тебя я не успею полюбить...

Стихотворение впервые было опубликовано в журнале "Юность".


МУЗА ПЕРЕВОДА

Десятая муза, с тобой не гулял Аполлон.
На нашей казарме мне видится твой маскарон.

Когда же полковник прикажет замазать тебя,
Десятая муза, проклятая мука моя?!

Я снова уволен, но я не хочу уходить.
Я слишком свободен, пора бы меня осадить.

Иду я с бумажкой - меня на задержит патруль.
Пока, мой товарищ, ты чистишь обойму кастрюль.

Но это - работа, которую кончить дано.
А то, чем я занят, закончить нельзя и грешно.

Наряд мне, полковник, назначьте за всех штрафников,
Но чтоб его смог я
начать и закончить
во веки веков.


Впервые опубликовано в альманахе “Дом под чинарами” 1972 год.

Кай Метов - "Милая моя, где ты?" клип снят с руки - 1 миллион просмотров!

Поэты Клементина Ширшова и Андрей Фамицкий в Музее Серебряного века.

Геннадий Каневский - в "Новых Известиях"- на "Яндекс-Новости"
https://news.yandex.ru/yandsearch?text=%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%B9+%D0%BA%D0%B0%D0%BD%D0%B5%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9&rpt=nnews2&grhow=clutop&rel=rel

Напряженность, драматичность, значимость по-цветаевски преобразует силу «уступчивости речи русской».
Недавний Творческий вечер поэта прошел в Доме-музее Марины Цветаевой - слайд-шоу...
полностью - https://newizv.ru/news/culture/13-07-2019/gennadiy-kanevskiy-uteshay-menya-uteshay-chto-primat-ne-ubiet-primata

Стихи поэта вызывают живые отклики - наш автор, поэт и критик Данила Давыдов в своем проекте «Литературное интернет-радио» посвятил две 45-минутные программы выходам поэтических сборников Геннадия Каневского.


полностью https://newizv.ru/news/culture/13-07-2019/gennadiy-kanevskiy-uteshay-menya-uteshay-chto-primat-ne-ubiet-primata