***

Волки целы, овцы сыты,

Сверху дым висит.

Я теряю лейкоциты,

Господи, спаси.

Анемичная, глухая,

Захожу в метро.

Капилляры высыхают,

Сушится бедро.

Змеевидная полоска

За моей спиной.

Тело выцвело при носке,

Но еще со мной.

Да, я знаю. Нет, не очень.

Доктор, почему?

Вены целы, между прочим,

Примете? — Приму.

Доктор, док, я догадалась, —

(а иголка — вжик-с!)

Просто я сдаю анализ,

Как зачет на жизнь.

Мне не жалко глупой крови —

Я ведь сдам зачет?..

Вот, возьмите на здоровье

Миллилитр ещё.

Лишь бы целы, лишь бы сыты,

И никто не бит.

Если тело мое — сито —

Дайте, доктор, бинт.

Больничное

1.

Снова синяя дверь, снова жёлтые стены,

Снова кафельный белый слом.

Я лишаюсь лица, я больное растенье,

Хлорофилльный металлолом.

Ни корней, ни ветвей, только ниточки-вены,

Проводов голубые пути.

И рубашки подол настигает колени,

Отменяя колени почти.

2.

Здесь все зеленоватого оттенка

На фоне металлических пружин.

Вот женщина сливается со стенкой

В спонтанном окружении мужчин.

И никаких вам гендерных отличий

Помимо однобуквенных примет.

Халатик развевается больничный,

Надетый на невидимый предмет.

3.

Те, кто земля и лёд, одновременно

Наполнены и полностью пусты.

Растенья поливают внутривенно,

Иначе не положено воды.

Их кашей удобряют осиянной,

Их словом утешает анальгин.

Температура кажется нормальной,

Существованье кажется другим.

***

Помоги себе помочь.

Поднимись, надень

Серьги длинные, как ночь,

Чёрные, как день.

Червоточиной молчи.

Сонно голубей.

И кроши на кирпичи

Хлеб для голубей.

Покорми свою ладонь

Платьем шерстяным.

Только кажутся бедой

Песни шестерых.

Всё сливается за так,

Дыбится вода.

Серьги звякают затакт, —

В чём же тут беда?

Платье волнами лежит

У твоих колен.

Они плавали во лжи,

Получили крен.

Только отработай взгляд, —

Да поможет Бог, —

Если уши заболят

От таких серёг.

Красная юбка

Доставай свою пыльную трубку,

Забивай до краёв табаком!

Я несу домой красную юбку,

Чтобы ты её сбросил рывком.

Я несу её в тонком пакете,

Огнестрельную, как пистолет.

На каком поднебесном макете

Подглядели такой силуэт?

Как приманка её плиссировка —

Закачаешься, точно бычок.

Не спасёт боевая сноровка.

Доставай, говорю, табачок!

А потом подноси зажигалку,

Её красное тело включай.

Это всё городские пугалки,

Всё брехня недоучки-врача,

Что курение вредно дыханью,

Мол, ещё пожалеем потом.

Не от рака мы все подыхаем,

Мне Губанов поведал о том.

Ты, конечно же, волен не верить

(Где же этот дурацкий табак?),

Только если уж думать о смерти,

Лично мне думать хочется так:

Я хочу умереть в красной юбке,

Неизбежно сгорая нутром,

Видя, как ты берешься за трубку,

Зная, что с нами будет потом.

Ещё встанет как надо Меркурий,

Красный тон обезличит слова.

И тогда — непременно закурим.

А пока — доставай. Доставай.

ЧБ

РЕКЛАМА

Обменивайте бонусы от «СберСпасибо»
на скидку до 99% в Delivery Club
00:00/00:10
Подробнее
Запавшее в утраченных мгновеньях,

Запаянное в лужицы стекла, —

Ты, девочку держащий на коленях,

И я у деревянного стола.

И я — полголовы полдеревянных,

И ты — полдеревянных в рюкзаке,

Где царство белоснежных одеяний

И голова — в короне, на крюке.

А в голове орбита фотопленки,

И в черно-белом — девочка с тобой,

И черной кажется обычная зеленка

На коже синевато-голубой.

***

Был табун лошадей, конь доверчиво тыкался в шею,

И губами брал яблочной дольки зеленую мякоть.

Оскудел водопой и опал, оставляя сухую траншею.

Пала долька из губ, словно яблоки, начали падать

Все саврасые, чалые, белорожденные, вороные,

Воронье закружило, захлопали черные крылья.

Где мой серый, мой яблочный, где, говорю, остальные?

Провалились сквозь землю, покрыв мои волосы пылью.

Были яблони, ветви которых росли напрямую до неба,

И листвой доставали до звезд неизвестных созвездий.

На одной из таких, например, на заснеженной Гебо,

Урожай собирали в течение многих столетий.

Только соки иссякли земные, губы земли пересохли,

Перекрыло дыхание птицам, поющим по кронам.

Где же яблони, яблоки, птицы, зачем вы оглохли?

Память пенья, как перья, пала на радость воронам.

Мои лошади, яблоки, может, вы все же успели,

И домчались туда, где теперь перекрыты дороги.

Где же вы схоронились, когда и почем вас отпели?

Были ласковы к вам, или били, ломая вам ноги?

Может, вам повезло, и для вас не окончилось солнце,

Пенье просто меняет тональность, а яблони в белом,

И мой серый, мой яблочный больше ко мне не вернется.

Никогда не вернется, а значит — останется целым.

***

Он мне сказал: «До скорого»,

А значит — не спасёт.

И я сижу покорная,

Согласная на всё.

И только буквы гласные

Выходят изо рта.

Поскольку нет опасности.

Не будет никогда.

***

никогда говорю всегда

и последний скажу смеясь

я несу на плече кота

не боится мой кот упасть

кто-то косится срамота

я всегда хоть немного ню

я держу на плече кота

и его я не уроню

котопадов ушли года

и безвременно унеслись

я несу на плече кота

мы носы задираем ввысь

там на небе свои стада

кучерявый пастух пасет

я держу на плече кота

не пойму кто кого несет

***

В Пржевальске, в Пржевальске

Буду проживать.

Без пожаров, без пожарищ,

Не переживай.

Будет конь, а может лошадь

Что-нибудь жевать.

Будет ложе. Будет ложе,

Не переживай.

Не переживай, не нужно,

Больше нипочём.

Наша жизнь такая штука —

Жарко за плечом.

Будет завтрак, позже ужин

С хлебом и борщом.

Никакой не страшен ужас

Нам уже, ещё.

Знаешь, как-то очень жалко,

Не постижно мне —

Не осталось Пржевальска

Ни в одной стране.

***

Море, море, приём: я рыба.

Полоснул мне щеку крючок.

И ублюдская тёмная лыба

Растекается горячо.

У меня изнутри — удушье,

А снаружи — острее льда

Убивающая подушка —

Убывающая вода.

Посмотри на мою улыбку

И немеющие глаза.

Я гляжу, как ползет улитка

То ко мне, то совсем назад,

Как взбирается на листочек,

Похищает губами сок.

И хрустальный мой позвоночник

Полируется о песок.

***

о господи о господи ого

давай не я а кто-нибудь другой

давай не мы не мыкаться не мыть

ни рамы нет ни мамы нет не мы

изобретали это колесо

теряли пару будто бы носок

пунктиры тела топорную ось

себя потом отыскивать пришлось

как быть когда все небыть и не так

и переполнен внутренний рюкзак

и лопнули натянутые швы

на вас смотрю и кажется не вы

на вас курю и куртка набекрень

вы вронский а я анечка карень

и тормоза отчаянно визжа

царапают обшивку гаража

и половинят лужицу дугой

не я не я о господи другой

***

Старуха, сидящая у окна, глядящая за окно,

Смотрит в небо, и, кажется, видит птиц.

Но не птицы это, ты знаешь, совсем не птицы:

Это платья неподаренные летят.

Обещанные — алые, голубые,

Палевые, палевные, не любые —

Любимые — любимыми не подаренные,

Потому что «обещать» далеко от «купить»,

Как Москва далеко от неба, —

Как ни тянется ввысь высотками,

Как ни обзаводится новыми сотками,

Как пчелы — сотами.

Сидит старуха, и думает:

Отчего летят — не ко мне?

Не на мне летят, не во мне?

Не к войне ли то, маменька, не к войне?

Больно низко летят...

А платья-птицы прощаются рукавами,

Машут юбками модного кроя,

Тебе такой крой обещали трое —

Зачем соврали?..

Денег не было? Ты ли — не ладно скроена?

Не любили? Не помнили? Не жалели?..

...И платья по небу летели, летели, летели,

А старуха от окна отошла и пошла к постели,

В который раз вспоминая, что, в самом деле,

Жаль, что некому расстегнуть.

***

что-то скачет навроде гороха

и бежит будто титры финала

отчего же мне снова так плохо

мне же только что было нормально

чьи-то ноги стоят не мои ли

ну чего же вы как не родные

вроде раньше нормально ходили

а теперь наконец выходные

что вам надо бутылку аптечку

дауншифтинга мессенджа сейла

отчего же я плачу на гречку

будто это она меня съела

***

Дерево-древо, не торопись,

Не урони на тропинку жизнь:

Яблоки зреют, потом гниют —

На это хватает пяти минут.

Яблоки просятся прямо в рот.

Женщина спелый живот несёт.

Знает мужчина свою стезю,

Скупо роняет в траву слезу,

Обороняет зелёный быт,

И отвечает бесстрашно:

Быть.

***

в доме усталой веры не празднуют рождество

вера снимает бусы с ненастоящей ели

все что держало душу допили съели

и закипает верино серое вещество

вера а что на ужин вера сгоняй в магаз

вера устало смотрит она не спала три года

веру заколебала слякотная погода

вера рисует солнце в профиль потом в анфас

она продевает руки в картонные рукава

она берет кошелек и мусорные пакеты

еще раз хребет ломая поломанному паркету

она вспоминает лето халва абрикос айва

бросает пакеты в баки где ёлки и мишура

спит седовласый бомж похожий на дедмороза

снится ему коньяк сёмга салат мимоза

и серпантином снятая рыжая кожура

***

— Бестолковщина ты, бестолковщина, —

Говорила маманя дурочке, —

Что разнылась опять беспочвенно?

Скушай курочки.

— Ой, маманя, тошнит от курочки,

В горле колом её крыло.

Вы, маманя, подайте курточку,

Если не западло.

— Да куда ж ты пойдешь, сердешная?

И темно, и собаки лают.

— До соседней пойду черешни я,

Погуляю...

— У черешни той ветки кривы,

И пасёт ее гопота.

— Что ж, тогда я пойду до сливы,

Там где та

Неземная растет осока

Выше вашей же головы...

— Слушай, милая, выпей сока,

Не гневи:

Сливу ту, как плоды доели,

Так срубили совсем с пути.

— Ну, тогда я пойду до ели,

Пропусти!

Помолчала маманя, хмуря

Свои брови, цедя компот,

И всучила топорик дуре:

Новый Год.

И пошла, спотыкаясь, девица,

Вся от холода голуба.

А вокруг — ни куста, ни деревца,

Ни гриба.

***

А на родине Яо

Есть фарфоровая башня,

Подпирающая ногу,

Одну ногу Самого.

А над родиной Яо

Сам рукой проводит важно,

И звенят, как вторят Богу,

Колокольчики Его.

Если встанут

Друг на друга

Пятьдесят

Китайцев

Разом,

То не станут

Ближе

К звуку

Колокольчиков

Яо.

Не достанут,

Не достанут,

Брат печально скажет брату:

«Не дается Божье в руки,

Всеё, кранты,

Пойдем

Домой».

И над родиной Яо —

На высокой, тонкой башне —

Прям на выступах,

Качаясь,

Колокольчики поют.

И от родины Яо

Отступает все, что страшно.

Бог играет, улыбаясь,

Песню

Тихую

Свою.

***

И тогда, нагулявшись под соснами и луной,

Она на трамвае возвращалась домой,

И всю ночь вышивала карминовые деревья.

Ей сосновые иглы кололи пальцы,

Она могла бы вовсе не возвращаться,

Но раз возвращалась, то не могла, наверное.

Ведь деревья ждали, полны тоски,

Те деревья кормили её с руки,

Источала канва варенье.

И она кончалась, держа иглу,

У стола, в заповедном своем углу,

Анно домини, с самого сотворенья —

Мира, космоса, цвета литой свеклы,

На конце сосновой сухой иглы,

Где застыло перерожденье.

Где застряли, прочно войдя в канву,

Словно в землю, рыхлую, как халву,

Непослушные насажденья.

***

Станет луковка смоковницей,

Молча встанет в изголовье.

Я была твоей любовницей,

Чтобы сделаться любовью.

Листья, падая, как новости,

Ощущаются спиною.

Я была всего лишь совестью,

Чтобы после стать виною.

Тело предоставь парению

От ствола. Лежи ничком.

Я твоё сменила зрение,

Став зрачком.

***

Мы с тобой встретимся после чумы,

После неволи войны карантинной.

И я застыну у входа картинно,

Не удержав полотенца чалмы.

…Куртка твоя, раздувая нутро,

Кажется чёрным большим опахалом,

Под ноги падая — быстро, нахально

(Только собачка лизнула бедро)…

Так эпохально падёт на паркет,

Как опадает под ноги эпоха,

Как опускается палочка Коха

На магазинный пакет, —

Куртка падет. Я её подниму

Завтра — пока наш младенец, спелёнат,

Спит в желтизне лютеиновых комнат —

Не постижимых уму.

***

Не ходи на войну, моя девочка,

Там болотные птицы безгласые,

Там бесплотные тени безглазые,

Не ходи, посиди у окна.

Не могу не ходить, моя маменька,

Слышу, кычут болотные певчие,

Вижу, кличут бесплотные зрячие,

Не хватает там только меня.

Не ходи, не ходи, моя девочка,

Вот тебе веретёнце и горница,

Вот тебе полотенце и горлица,

Всё, что хочешь, тебе пропоёт.

Не могу, не могу, моя маменька,

Я спряла уже перья крапивные,

Я сняла ожерелья рубинные,

Изувечила горлице рот.

Не ходи, говорю, моя девочка,

А не то я тебя изуродую,

Лучше сразу сама изуродую,

Подойди, говорю, подойди.

Не могу подойти, моя маменька,

Я уже далеко и безногая,

Я уже глубоко, и высокая

Надо мною густая трава.

Не лежи, моя девочка, некогда,

В этой прялке — война настоящая,

В этой клетке она — бесконечная,

Я сказала: садись у окна.

Я встаю, я иду, моя маменька,

Только где веретёнце и горлица,

Только где ты, и где наша горница,

И — зачем ты зовешь не меня?

***

быть живою раз в полгода

не похоже ни на что

где отсутствует погода

не оденешься в пальто

не разденешься небрежно

если кто-то постелил

ты любил меня конечно

опечаталась убил

***

И ты идёшь, и свет трещит

Меж ветками осин.

Идёшь от женщин и мужчин,

Одна или один.

А иногда глядишь назад,

Где кто-то голосит:

— Я не со зла. Я не со зла.

Прости меня. Прости.

Ты приглядишься. За спиной

Безликие следы.

И каждый мается виной,

Да это полбеды.

Ведь ты узнала, ты узнал

Свой голос, свой мотив:

— Я не со зла. Я не со зла.

Прости меня. Прости.

И ты на небо поглядишь,

На ветки и листву.

Ещё немного наследишь,

И спросишь в пустоту.

Ответят камни, ил, сосна,

Игольчатый настил:

— Пусть мы. Да, это мы — со зла.

А их — прости.

Прости.

***

Впечатывая прошлое в бутылку,

На воды разноцветные смотря,

Перебираю пальцами ветра,

Снующие меж прядями затылка.

Я брошу каждой рыбке по рублю,

Чтобы хоть раз сюда ещё вернуться

По истеченье этой эволюции, —

Но, Яуза, тебя я не люблю.

Мне не нужны мосты твои и волны,

Я их повдоль давно уже прошла.

Я стерла ноги, полкарандаша,

А ты опять не очень-то довольна.

За горлышко бутылку я беру,

Бросаю вниз, и провожаю взглядом

Две тени, оказавшиеся рядом —

Ребро к ребру.

***

Часы от завтрака до ужина —

Невосполняемый просвет.

Мой, осязаемый до ужаса,

Так называемый «обед» —

Без бед поныне не обходится.

Всё бесконтрольно и темно,

И рыба под руками хордится,

Тем самым ссорится со мной.

Немеет зелень под ладонью,

И в зелень красится ладонь.

Всё понимаю и всё помню,

Всё покрываю сверху льдом.

Но только тает от дыхания...

И, глядя лысой чешуёй,

В кастрюле рыба отдыхает,

С утра залитая водой.

***

Пожалуйста, соберись.

Сосредоточься. Закрой глаза,

Или, наоборот, открой.

Примени все известные техники,

Стань Гаутамой, позже

Можешь назваться Буддой.

Впрочем, о, Господи, что я несу, просто:

Читай меня как можно внимательней.

Сейчас я расскажу, что будет дальше,

Когда мы встретимся в следующий раз.

Отсчёт начинается с первого платья.

Мы вместе нарезаем простой салат,

Фаршируем яйца, делаем заливное.

Новый Год — первое, что мы не встретили.

Пока бьют куранты, успею переодеться.

Ты, пожалуйста, тоже смени футболку.

День святого Валентина — пошлятина,

Но доктор сказал закрывать гештальты.

Достань заготовленное серебряное сердечко,

Надень мне на шею, сомкни замочком,

Целуй мне руки. Да, так хорошо.

Теперь надевай фуражку.

Помнишь? — Праздник берет за горло

И шепчет «празднуй».

Не возражай, ты защитник

И должен принять мой дар.

После этого немедленно одевайся,

Иди за тюльпанами, заодно докупи спиртного.

У нас остается… Нет, не волнуйся,

Ты не опоздаешь на рейс:

Работает таймер.

На каждый праздник

Пятнадцать минут.

Ну вот, пока ты ходил в магазин,

Закончился март, а я окончательно постарела.

Спасибо за песню ко дню рождения,

Это был удивительно быстрый год.

В мае мы отпразднуем выпускные

Наших необщих детей. Всех сразу.

Поэтому не забудь захватить костюм.

Он еще пригодится на свадьбах,

Крестинах и похоронах.

Летом будет куча дней рождений,

Осенью — поступление в сад и ВУЗ.

Сколько осталось времени?.. Не волнуйся.

Мы успеваем убрать со стола,

Помыть посуду и снова переодеться.

Потом место действия переносится в коридор.

Видишь? — стопочкой сложены книги:

Пока шнуруешь ботинки, почитай мне вслух

Любые двенадцать.

Я закрою дверь и замочной скважине прочту стихи.

И замру на полу, поняв: мы так были заняты,

Что не успели заняться любовью.

Сосредоточившись, понимаю:

Успели.

***

Леденей, рука, леденей, нога,

Леденей, красный флаг моего языка.

Как завещал герой Ленинград,

Пусть мой огонь повернёт назад.

Обледенеет влажный зрачок,

Не говоря никому ни о чём.

Не говоря, читай — не горя.

Льдом обернется вулкана гора —

Не доберется, кто голоден-гол.

Леденей, — и причастие, и глагол.

***

Собрав всю закуску, остатки «Немиров»,

Любовно убрав в рюкзаки,

Выходят поэты из «Нового Мира» —

Юны, первобытны, легки.

Выходят на свет, а точнее, на темень,

Чтоб долго курить у двери.

Нелепые шапки надвинув на темя,

Ещё говорить, говорить...

Допьют и замёрзнут, докурят до пятки.

«Не падай, Андрюха, держись!»

В их старых мирках все в порядке. В порядке.

Пока не дописана жизнь.

***

На чужом берегу зеленее трава,

Не бывает зимы на чужом берегу.

Переправу пройдя, я дышала едва,

Ну а после и вовсе дышать не могу.

Я смотрю, как горят голубые мосты, —

Ощущенье такое, что сами глаза

Загорелись, и переломались винты

Где-то тут, где ребро развернулось назад.

Может статься, ребро, если вынуть совсем,

Будет новым мостом до чужих берегов.

Но его, бедолаги, не хватит на всех,

Поломается раньше десятка шагов.

И сияющий берег ложится ковром, —

Где-то там, за пределами зла и добра.

И бессовестный Бог под четвёртым ребром

Всё чего-то колотит опять из ребра.

***

Едешь с работы, будто с передовой,

В тихую заводь, обетованный тыл.

Шаг по привычке держится строевой.

Думаешь о домашних: как бы кто не простыл.

Думаешь: не писали. Даром, что есть вайфай.

Ждут ли тебя как раньше, или уже легли?

Хоть бы легли, — тогда уж будет тебе лафа.

А не легли — пожалуй, выписать им люли.

Через Москву несётся красной стрелой вагон.

Тихо солдатки едут. Живчики. Повезло.

Из вещмешка достанешь верный свой телефон,

Словно в противогазе, с маскою наголо.

***

Прости меня за звон тарелок —

Безвольный, сытый. Неизбежно

Летит он на далекий берег,

И напрягается промежность

Земли, и хлюпает морями,

И исторгается наружу,

И горы черными ноздрями

Вдыхают запах, чуя ужин.

Прости за этот глупый завтрак,

Пустой картофельный спектакль,

Где кожуры сухой остаток

Почти слагается в пентакль.

Тебе уже не нужно взяток,

Ты только чай слегка пригубишь.

Прости и то, что ты меня так

Незабываемо не любишь.

***

Я потеряла вчера в Промзоне

Свой кошелек.

Он из кармана комбинезона

На землю лег.

Я, обнаружив свою потерю,

Была так зла.

Домой вернулась, врубила телик,

И вдруг сползла:

С моей Промзоны вперед ногами

Несли людей...

Спасибо, Боже, что взял деньгами,

Теперь — налей.

И был звонок мне, явленье брата

И трех шалав.

Одна как будто из шоколада,

А две — из трав.

Они шатались и пахли так же —

Две конопели.

А негритянка наречьим вражьим

Чего-то пела...

...Их выдворяя, лишалась крови,

Был стук и гром...

Спасибо, Боже, что взял здоровьем,

Оставил дом.

Устало села — без настроенья

И с синяками.

Бороться трудно с фальшивым пеньем

И сорняками.

Неужто будет, без одобренья,

Мой жадный брат

Отведав травки, дав удобренья,

Пить шоколад?..

...Да что ж там скачет — за потрохами,

Стучится злей?

Спасибо, Боже, что взял стихами.

Теперь — налей.

Позволяй

Между вечностей «либо-либо»,

Колебаний основ рубля,

Ты почувствуй, как пахнет рыба…

Позволяй себе, позволяй.

Ты послушай, как тянут морем

Голубые ее черты.

Мы судьбе никогда не проспорим.

Позволяй, ну чего же ты?

Позволяй, ничего не поздно,

Никогда ничему конец.

Виноград зеленеет звездно,

Словно в зелень залит свинец.

Видишь? Это твое по праву.

Правда: очередь за спиной.

Не забудь захватить приправу,

Не забудь положить вино.

Что позволено — зримо четко.

Но, пока ты уложишь снедь,

В животе провернется счетчик,

Позволяя себе звенеть.

Сюжеты:
Сергей Алиханов представляет лучших стихотворцев России