1.
Снег возникает так:
Синоптик ускорит шаг
От старой пивной к НИИ...
Листья последНИИ
В лужах заварят чай,
И белая, как печаль,
Как сахар, как соль, как вальс
Перед войною.
Weis, белая, словно ночь
На негативе. Точь-
В-точь, как гречишный мёд,
В город зима войдёт.
2.
Летом в жару война
Расцветает. Весна
Ставит на снег кровать –
Дембельскую печать.
Осенью есть всегда –
Пушкин. Вино. Звезда.
Зимой – на могиле ель,
А в избе колыбель.
В небе созвездий льды.
Снег – это прах воды.
3.
Как ни мусоль календарь –
В небе всегда январь.
Поэтому Дед Мороз –
Лётчик, а не матрос.
И его дирижабль
Над планетой держа,
Ангел летит на свет.
Так возникает снег.
Декабрьские чётки
Снег завалил оконный окоём.
Зима стоит за дверью. Познакомься...
Давай проспим декабрь, вот так вдвоём
И в январе на Рождество проснёмся?
Начнут соседи вилками греметь,
А мы уснём на простынях из ситца.
Тебе приснится, например, медведь,
А мне... мне только ты и будешь сниться.
Нас снегом заметёт со всех сторон.
Луна – сова. Земля – как мышь-полёвка.
Декабрь – это как бы странный сон,
К январскому рожденью подготовка.
Промёрзла кухня, кутаясь в тулуп,
Морозный повар в шапку небо ловит
И будущее время, словно суп
В котле Большой Медведицы готовит.
Ненужных звёзд блестит металлолом.
Мигает Марс Юпитеру-соседу.
Двенадцатый апостол за столом,
Сидит декабрь, предчувствуя победу.
Снеговики болеют ОРВИ.
Замёрз корабль пьяный на причале.
А мы все спим и учимся любви,
Которой наяву не замечали.
Глядя в небо
Вот тебе синяя лесенка!
Лето слетело с губ.
Собери мне грибов поднебесников!
Сотворим из них суп.
Летом шёл грибной дождь,
Пока шёл – поседел,
Стали ягодами цветы.
У дождя одна рифма – «ждёшь»,
А у меня одна ты.
Видишь дорожный знак:
Птицы в осенних сапожках?
Поднебесники выглядят так:
Огоньки на ножках!
Мы друг друга под веками носим.
Мы друг друга слезами мочим.
Осень. Осень. Осень...
Всего одна буква
И станет «Очень».
Хочешь, поедем к Волге,
Заблудимся в белых кошках?
Люди такие недолгие...
Они все – огоньки на ножках.
Люди друг другу даны на прощание.
Звёзды падают,
Как яблоки на иголки ежу.
Поцелуй меня без обещания.
А я лесенку подержу.
Объяснение
Привлекаю дождь, прохожим грубя.
Целятся тучи в меня одного.
Мои стихи зависят от расстояния до тебя.
И больше ни от чего.
Не так важен город, и сила ветра,
Не так важна крепость этой стены и чая.
Но если, между нами, один или два миллиметра –
Я скучаю.
А если ты в Москве,
а я на границе с Польшей –
Ночуют на сердце летучие мыши,
И в стихах моих снега гораздо больше,
Чем на сибирской крыше.
Я спрашивал у маленьких и больших,
И ответ, как рыбу из моря вынул:
Поэзия – это мера веса души
Без второй половины.
Трамвай номер семь
Д.С.
Став частью осени вселенской,
Решив поэзию постичь,
Трамвай сбежал с Преображенской.
Свернул направо под кирпич,
Ему смешными показались
Московских улочек ужи,
И в нём, как ягоды, болтались,
Две человеческих души.
Судьбу решает вдруг минута.
Опасен осени мотив.
А мы не ведали маршрута,
В ковчег, звенящий угодив.
Скрипели праздничные двери.
Вагон бежал из темноты,
Лишь электричеству доверив
Свои трамвайные мечты.
Фотографическая вспышка...
И осень поздняя совсем,
И ангел смелый, как мальчишка,
Вцепился сзади в цифру семь.
Звезда трамвайная светилась.
Раскрепостились тормоза.
Вагон бежал. Земля крутилась.
Искрились небо и глаза.
Цвели глаза весне на зависть.
И звёзды первые цвели.
И мы под утро оказались
На самом краешке земли.
А кроме нас и ветра кроме
Был только неба водоём.
Мы стали жить как будто в доме
В седьмом трамвае голубом.
В окошко ангел смотрит зорко.
И рукавом согрев стекло,
Он видит круг. На нём семёрка.
Внутри тепло.
Сюжет
Давай закроем грусть на шпингалет!
Пускай она сидит себе в чулане.
А мы с тобою будем вечерами
На радостях придумывать сюжет.
Начнём с того, что выберем окно
И шторы, будто занавес откроем.
Ты станешь героиней, я – героем,
И всё произойдёт давным-давно.
Итак, окно. А в нём, как снег рябой,
Или, как будто жизнь на самом деле,
Идёт кино, и в нём свои злодеи
Мешают мне увидеться с тобой.
Без них неинтересно брать билет
И вспоминать в купе стихотворенья.
Но перед этим в камере храненья
Холодный обнаружить пистолет.
Теперь настроим оптику чудес,
Чтобы тебя найти в слоях эфира.
Смотри же – ночь, какая-то квартира,
И ты звонишь, и времени в обрез.
Вот крупный план: колечко на ковре.
А в небе след оставили полозья.
Твои глаза – колодцы в январе.
В них детство не застынет на морозе.
Я успеваю адрес записать,
В клубы тумана прыгнуть из трамвая,
Заметив человека, что хромая
Пройдёт к углу и вдруг начнёт стрелять.
И станет ночь от выстрелов трясти,
И я пригнусь, а следующем кадре
Поделит кто-то пачку денег на три
И скажет: «Разыскать и привести».
И трое сядут в чёрное авто
И нас начнут преследовать, конечно,
Маниакально, зло, и… безуспешно,
Но с ними интереснее, зато.
Нам будет очень горестно порой,
Но от себя мы патоку отринем.
Ведь, не забудь, что всё же я – герой,
А ты со мной и, значит, героиня!
Нам ветер наиграет свой мотив.
Нас печь согреет быстро и беспечно.
И это будет сон и детектив,
И драма, и комедия, и вечность...
А мы закроем грусть на шпингалет,
В Москве, Санкт-Петербурге и Париже,
Чтобы всю жизнь придумывать сюжет,
Ты только сядь, пожалуйста, поближе.
Небо
Сберегу для начала такую фразу:
«Небо начинается сразу».
Небо – это то, что синеет выше всякой подошвы.
Я прошу тебя: полетай подольше,
Посмотри с высоты своей головы на травы!
Птицы в конце концов правы
В том, что, поднявшись над дорогами пыльными,
Думают не головой, а крыльями.
Вот и я учусь, прогоняя страхи,
Делать руками взмахи:
Подавать сигналы, обнимать и драться,
За оголённое небо браться,
Просто выглядеть из далека буквой Ха...
Небо рифмуют с хлебом,
небылью и временами НЭПа.
И все попадают пальцами в небо.
Умываю на ночь небом своё лицо
И Солнце садится, как курица на яйцо.
Выжимаю утром глоток воды изо льда,
И Солнце встаёт, как будто в атаку солдат.
А Небо растёт от Земли, не имея предела.
Любой человек, по сути, – небесное тело.
***
Здесь ветер у сосны играет в позвонке,
Тоскуют облака по будущему снегу,
И соловей на русском языке
Поёт опять про альфу и омегу.
И тает в синеве обмылок серебра,
И дуб надел скворцов
на скрюченные пальцы.
И мальчик у воды все камни перебрал.
Он крестик потерял,
Пока реке купался.
Поэт разжёг огонь ЛЮБОВЬЮ ЗАПАСНОЙ.
Старик почти забыл о молоке и хлебе.
И мёдом плачет шмель
над прожитой весной,
И будто в горле ком,
Земля стоит на небе.
* * *
Небо закрыли души убитых льдин.
Гжельские живописцы
ищут луну на ощупь.
С крыш стекает терпкий валокордин.
Что дальше будет,
Что происходит, Отче?
Страшно мне, страшно сердце в руках нести!
Пальцы от кипятка зарастают инеем.
Господи,
Ты воскрес, а рынок не то, чтоб не стих,
Он ещё громче торгует святым твоим именем!
Ждёт меня летняя женщина за рекой.
Бедные птицы на проводе ждут причастия.
Ну что за весна? Что за апрель такой?
Мы же не знаем, что скоро случится счастье!
* * *
Криком шепчу – не чешу по бумаге ямбами.
Слышу лето, прислоняясь ухом ко льду!
И танцует душа, как рука плодоносной яблони
У забора в чужом саду!
В поисках снежных зёрен горячим летом
Все мы доходим порой до кипящей точки!
Ты знаешь, очень опасно себя называть поэтом,
Это мешает выхлёбывать новые строчки!
Зелень травы в молоко превращает корова.
Певчих птиц средь гостей не бывает частых.
Вот и я – призывник, всего лишь –
солдатик Слова.
И не лучше других постриженных и ушастых.
Столько ангелов сидят с удочками над нами!
Столько ангелов любят легко и смело!
Вот когда мы научимся целоваться
простыми словами,
Тогда посмотришь, как повернётся дело!
* * *
Два счастливых билета
В далеко-далеко,
Где в цилиндре поэта
Для кота молоко.
Где в раскрытых скрижалях
Нашей жизни весы
И где Моцарта жалят
Три медовых осы.
Он взлетает от боли,
Он ныряет в закат;
И смычок канифолит,
Как простой музыкант.
И, не чувствуя пульса,
Он стучит каблучком,
Чтобы Пушкин коснулся
Вдруг бумаги смычком.
«Государыня, рыбка... –
Пишет кровью поэт, –
Сделай так, чтобы скрипка
Надрывалась сто лет,
Чтоб Наташу в июле
Удивил небосвод!
Сделай так, чтобы пуля
Не попала в живот!»
«Я хочу этим летом, –
Пишет Пушкин в конце, –
Два счастливых билета
На скрипичный концерт».
* * *
Синоптик,
у тебя какая сводка?
Уже три дня
кукушка не поёт...
«На солнце дождь.
Звезда, как сковородка,
Шипит и землю паром обдаёт...»
В царапинах
небесного винила
Спит музыка для тех,
Кто верит в рай.
Медведица большая уронила
Звезду с ковша.
Такой вот вышел май.
И разругавшись в хлам со всеми нами,
И вновь споткнувшись о земную ось,
Синоптик исповедуется в храме,
За то что обещал, но не сбылось.
* * *
Птицы руками махали нам,
Падали в небо без сил.
Это бессмертный Рахманинов,
Вдруг тишину объяснил.
И от прохлады оправившись,
В чёрном немом феврале,
Пальцы женились на клавишах,
Их прижимая к земле.
Пальцы ныряли в проталины
И презирали печаль...
Словно бы кит неприкаянный,
Плавал по залу рояль.
Кем это было даровано?
Кто разрешил, например,
Чтоб с плавников лакированных
Капало небо в партер?
Чтоб догадались мы, бедные,
Жизнь уложив на весы,
Что эти звуки победные –
Просто начало весны.
* * *
Луна нелепо в тучу одета.
Пахнет в лесу пилой.
Брошенная собака доела лето
И стала злой.
Как старый Онегин,
забытый Татьяной,
В пятнах былых свиданий,
Сентябрь явился заплаканный,
пьяный,
С яблоками в чемодане...
А я возле уличного фонарика
Стою и душу держу в руках.
Жалко мне Онегина,
жалко Шарика,
Жалко антоновку в синяках.
* * *
Научи меня
делать вино из снега
И в стихи превращать тоску!
Найди мне поближе звезду
для ночлега.
Я утром вернусь в Москву!
Здесь ничего ещё не разгадано.
Пусть так и будет, Боже!
Пахнет бензином Москва и ладаном.
И переменами тоже.
Здесь из часов вылетают птички,
Время скребётся кошками,
И апостолы ходят по электричкам
Со свадебными гармошками.
Здесь будто вечное воскресенье.
Здесь будто край земли.
И поют под вечер стихи Есенина
Подлетевшие журавли.
* * *
Мы когда-нибудь выпадем снегом
на крыши Иерусалима,
Чёрным жемчугом врежемся в уши
первых красавиц Питера.
А пока хороши хрущёвка,
портвейн и «Прима»,
Сашка с гитарой,
этот олень на свитере.
Кухонька будто уменьшилась,
стал абажур рыжее,
Противоядие плещется
в каждой чашке.
Оля читает новое
и посвящает Жене.
Женька качает ногой
и ревнует к Сашке.
Так нам уютно,
и завтра у всех работа.
Кошка на подоконнике
птичку дразнит.
Зеркало в коридоре
отражает ещё кого-то.
Ради него и песенка,
ради него и праздник.
* * *
Линия жизни на правой руке...
Кто эта женщина у реки?
Зимняя истина в молоке.
Дети – бессмертные старики.
В день мой Татьяна идёт сюда.
Пушкину снится учёный кот.
Бог из крещенской воды всегда
Варит нам время на целый год.
Солнце печёт золотую бровь.
Гонит Высоцкий своих коней.
В колокол маме звонит любовь.
От Рождества восемнадцать дней.
* * *
В «ре» кукушкой
вложится в «ми».
Земфира – Пушкин
порезанный
ножницами.
Лиса
упряталась
в колобке.
Сказка –
истина в коробке.
Крот поселился
под детским садиком.
Дюймовочку гномы
обили сайдингом.
И вот,
и вот,
и вот,
и вот –
Время
стучится ногой в живот.
Время отказалось
идти наотрез.
Встречают
по одёжке,
провожают без.
Кровью стихи
наполняет грусть.
Платье,
надетое наизусть,
Скрывает
Звёзд
ледяных соски.
Время назавтра
Стирать носки.
Засыпать в них соль,
Греть гайморит.
Детским голосом
Говорит
время
С новыми стариками,
Скручивая тела
В оригами.
Лежит в мавзолее
Гоголевский нос,
Напоминая олушу.
Реформаторы всё злее
Всаживают тебе
В рот пылесос,
Чтобы высосать
душу.
* * *
Иоганн
Себастьян
Снег
Ты на Землю?
Так Бог с ней.
Рождество
раздаёт свет,
Как вай-фай,
Как святой клей.
Вот Иосиф.
Земли ось
Чуть скрепит.
И поэт весь
Пропускает
себя сквозь
Этой зимней
Любви взвесь.
Небеса,
Как
большой
глаз.
Вот Мария,
И с ней сын.
Он спасает
Уже нас,
Устремляя
Лучи в синь.
Русский лось –
Голубой вол...
Этот звёздный
Песок - снег.
И любовь, как
В ночи вор,
Настигает
Почти всех.
Два поэта в одном ботинке
Хотите притчу о Маяковском?
Луна закапана звездным воском.
Дорога, беременна перекрестком.
Стены одеты в лёд.
Слов саморезы - живым подарки.
Млечный на небе, как искры сварки.
И улыбаются криво арки.
Это - пятнадцатый год.
Небо стреляет зеленым снегом.
Красная Пресня - конструктор «лего».
- Если вы летчик - то мой коллега.
Это хороший знак!
- Вы босяком? Но вокруг сугробы!
Вот мой ботинок. Мы будем оба -
Грустные клоуны высшей пробы.
Хлебников и Маяк!
Встреча такая - судьбы этап ли?
Вот - Велимир. Он - святая цапля.
Небо ему подарило капли
Глаз на листе лица.
И двухметровая нежность рядом -
Вечный Володя с рентгеном-взглядом.
Вы вызывали поэтов на дом?
В дверь постучат сердца.
Черный мультфильм на стене кирпичной:
Двое уходят побежкой птичьей.
Это у русских такой обычай -
Он же - души полет.
Прыгает гений в одном ботинке.
Рядом такой же. Любви поминки.
Вот вам России две половинки.
Это - двадцатый год.
Басни
Царь и Пушкин
Однажды возле Царь-пушки
Встретились царь и Пушкин.
У царя была свита,
А у поэта свиток.
Лица из царской свиты –
Это сливки элиты,
А в свитке поэта Пушкина
Строки про няню и кружку.
Царь говорил с поэтом,
А свиту трясло при этом:
«Надо же, какой юркий
Рифмоплёт камер-юнкер!
Будто не понимает,
Что время у нас отнимает!»
О чём говорил с поэтом
Царь осталось секретом.
С тех пор века пролетели.
Время сродни метели,
Память, как будто сито, –
Где теперь эта свита,
Да и царя едва ли
Мы бы здесь вспоминали,
Если бы им у пушки
Не повстречался Пушкин.
Ворона и лисица – 2
В тихом парке у жёлтого клёна,
Вдалеке от домов и дорог,
Выпивала с лисицей ворона
Сладковатый портвейн под сырок.
Осмелев от напитка с испугу,
Задирала ворона свой клюв,
А лисица, обнявши подругу,
Вдруг промолвила, смачно икнув:
«Хоть в искусстве – великая сила,
Всё наврал баснописец Крылов!
Если б сыр ты сейчас уронила,
Я его бы вернула без слов!»
К рыжей шубе прижавшись со страстью,
Разомлела ворона, но вдруг
Патрикеевна щёлкнула пастью,
И посыпались перья вокруг...
Я мораль повторю тебе снова,
Обведи эти строчки в кружок:
Если выучишь басню Крылова,
Будешь точно целее, дружок.
Крабы в бане
Обслюнявив банный полок,
Осьминог-политтехнолог
Говорил вспотевшим крабам:
«Вам бы, братцы, всё по жабам…
Под коряги… а в итоге
Власть в стране возьмут миноги,
А тогда…
Но выход есть –
Вот вам схема номер шесть!
Надо только, чтоб Минфин
Контролировал дельфин,
А для этого кальмар
Передаст ему товар.
Дальше. К берегу подплыв,
Мы устроим мощный взрыв,
Обвинив во всём креветок,
Мол, не жаль им даже деток
И оцепим все кораллы,
В чём помогут нам нарвалы.
Ската выставим скотом
На экранах, а потом
Надо будет лезть из кожи,
Чтобы стаи молодёжи
Под воздействием спиртного
Перешли в атаку снова.
Если всё случится так,
Можно смело лезть на танк
С главным лозунгом борьбы:
«Жабы-крабы – не рабы!!!»
И тогда уже миноги
Пусть готовят некрологи!"
В этом месте осьминог
Свой закончил монолог,
Прошептав, что жизнь положит,
Если Запад в том поможет!
После речи осьминога
Крабы выпили немного
И решили: «Так и будет!
Победителей не судят!»
Шавка-невидимка
А, вот и шавка-невидимка!
Весьма блохастая блондинка.
Два уха врозь, пружинкой хвост,
А принцип жизни очень прост –
Живя в своей коросте,
Глодать чужие кости
И разносить по Сретенке
Наветы, слухи, сплетенки.
Они для невидимки
Вкусней куска грудинки.
Казалось бы, такую шавку
Должны давно загнать под лавку,
Ан, нет! Какого-то рожна
Собакам всем она нужна.
Видать, у многих ставки
На подлый норов шавки…
Крот в запое
Однажды крот полуслепой
Ушёл в классический запой.
Задраил крепко люк в норе,
Водой разбавил спирт в ведре,
Успел пельмешек налепить,
Вздохнул, всплакнул и… начал пить,
Всему придумав оправданье:
Мол, одиночество, страданье…
Да и откуда взять веселье,
Когда повсюду подземелье?
Спирт шёл легко. Размякло тело,
Душа общенья захотела,
И ощутил наш друг решимость,
Проверить ночью всех «на вшивость».
Сначала крот набрал хорьку
И предложил сходить к ларьку,
Но тут же трижды плюнул в трубку,
Грозя зверьку испортить шубку.
Потом звонил знакомой выдре,
Сказав ей: «Крыса, сопли вытри!
И, кстати, передай ежу,
Что с ним я больше не дружу!»
Потом глумился крот над белкой,
Крича, что спать с обычной грелкой
Ему гораздо интересней,
Закончив спич какой-то песней.
Ещё беседовал с енотом,
Назвав его скотом и жмотом,
И крайне эмоционально
Задел вопрос национальный.
Кричал ужу, что верит в Бога,
А тот в гадюк, и то – немного…
Напомнил мышке полевой
О пользе жизни половой.
Короче, пьяный до утра
Крутил на трубке номера,
А после рухнул с табуретки
В свои окурки и объедки.
Бунтарь, ведомый мелким бесом,
С родным себя поссорил лесом.
Мне жалко моего героя.
Он вряд ли выйдет из запоя.
Манекенщица-коза
У манекенщицы козы
Верхами правили низы.
Мне говорить об этом жаль, но
Она давала машинально.
Отставив зад без задней мысли,
Чтобы на нём козлы повисли,
Коза подруге признавалась:
«Всегда мне всё легко давалось!»
И вот однажды на банкете
Один вдовец её приметил.
Добропорядочный козёл
И, кстати, милый фантазёр.
Он так влюбился... Так влюбился,
Что там же к вечеру напился.
С козой мазурку танцевал
И ей копытца целовал.
Когда обоим стало жарко,
Козёл провёл козу по парку
И у фонарного столба
Воскликнул: «Ты – моя судьба!»
Погладив козочку, как кошку,
Он преподнёс подруге брошку.
В ответ коза, взмахнув ногою,
Ему устроила такое,
Что, задрожав, козёл сложился
И чуть сознанья не лишился.
Бог знает, что творил он сам уж,
В конце концов позвавши замуж
Изнеможённую козу,
И за слюной пустил слезу.
Целуя рожки друга страстно,
Коза на всё была согласна,
И говорила, что с козлом
Ей необычно повезло.
Того наполнила истома.
Он проводил козу до дома.
«До завтра, милая!» – «До связи,
Мой дорогой!» Козёл в экстазе
Шепнул: «Ты краше всех невест!»
Коза, смеясь, зашла в подъезд,
В окно козлу махнула мило
И… навсегда о нём забыла.
А утром в аэропорту
С другим козлом садясь на ТУ,
И выпив виски на дорожку,
Нашла случайно в сумке брошку.
Фестиваль
Ёж из концерна «Супер-сталь»
Придумал кинофестиваль.
Себя назначил президентом,
Сурка – спецом по кинолентам,
Лягушек членами жюри.
Привлёк пивной завод в Твери
И заручился патронажем
Он самого енота даже!
Потом неспешно всё осмыслил,
Сам себе денег перечислил,
Провёл, оформил, «откатил»,
Бюджет на четверть сократил,
Из шишек склеил главный приз
И закупил воды «карррр-хыз».
Осталась творческая часть.
Она ежу неинтересна.
Кто победит ему известно –
Друг заяц с фильмом «Волчья пасть».
Бюджет попилен. Флаги реют.
Продюсер, фыркнув, смотрит вдаль.
В мозгах ежовых планы зреют
Про театральный фестиваль.
Скунс-вонючка
Настоящий журналист
Непоседлив и речист!
В этом смысле скунс-вонючка –
Исключительная штучка!
Он в теченье двух минут
Всех пометит там и тут.
Вот трясётся он в «газели»
Дальнобойщицы газели…
Вот в кунсткамере в тюрьме
С петухом сидит в дерьме…
Вот с проплаченным фламинго,
Будто с Пласидо Доминго,
Он об опере трындит,
Взяв его перо в кредит…
Вот статейка про индейку
В молодёжную «Недельку».
Вот с урологом колибри
Матерьяльчик о калибре.
Вот за подписью куницы
О коне передовица…
В МУРе, выпив с муравьедом,
Скунс бежит за ламой следом,
Диктофоном на ходу
Тыча в клювы какаду…
Вот он пастой из желёз
Утконосу брызжет в нос…
Словом, наш пострел за словом,
Если нужно лезет снова
И в карманы кенгуру,
Лишь бы волю дать перу.
Настоящий журналист
Ненавидит белый лист
И работает над тем,
Чтоб раскрыть побольше тем…
Выпускает скунс за сутки
Три-четыре жирных утки,
Чтоб зверьё, купив газеты,
Их ползло читать в клозеты,
И увлёкшись полосами,
Восседало там часами!
Обнаруживая курс,
О котором пишет скунс.
Перейдём к морали сразу:
Скунс воняет по заказу.
Енот на кладбище
Директор кладбища – енот
Купил хоккейную команду
И заявил, ступив на лёд:
«В гробу мы видели Канаду!»
Цинично высказался он,
Конёк меняя на ботинок:
«Мне всё равно – хоть стадион,
Хоть колумбарий – всюду рынок!»
Енот недолго жил, увы.
(Попала пуля в шейный хрящик.)
Законы рынка таковы –
Здесь, что в хоккей играть, что в ящик.
Гламурная креветка
Провинциальная креветка
Теперь гламурная кокетка.
Приёмы, пати, съёмки в «ню»,
Омары с крабами в меню,
Пять пар ненужных горных лыж,
Вояжи в Ниццу и Париж,
Дом в четырёх км от МКАД,
Широкий круг подруг-цикад,
Муж, чернокрылый короед, –
Владелец фабрик и газет.
Но овладел креветкой сплин,
Такой, что плакать в пору, блин!
Случилось всё, прошу прощенья,
От пьяной неги пресыщенья.
Психолог шмель шепнул на это:
«Влюбись! Найди жучка на лето!
Пыльца к цветку! Цветок на рыльце!
Сама собою растворится
Твоя тоска! Вперёд же, детка!»
Шмеля послушалась креветка.
Душа ждала кого-нибудь!
И дождалась ведь, вот в чём суть!
Знакомьтесь: розовый инфант,
Кальмар Роман. Рок-музыкант.
И понеслось… Роман с Романом,
Певцом, поэтом, наркоманом,
Пожаром тайным запылал:
Общага, клуб, чердак, подвал…
Прознав о шашнях, короед
Решил попить пивка в обед,
И усмехнувшись зло и криво,
Он заказал креветку к пиву.
(Недолго был в пыльце цветок!)
Её нашли и… в кипяток!
Таков конфликт души и тела.
Читай трагедию «Отелло».
Удавочка
Удава в армию призвали.
На медкомиссии признали,
Что он, как тело, инороден,
Но к строевым занятьям годен.
«Ползти служить – сыновний долг», –
Изрёк полковник, серый волк,
Когда удав лежал на мате
В змеином райвоенкомате…
Волк говорил: «Не пресмыкайся
И с неудобствами свыкайся,
Поползновений не имей,
Воздушных змей пускать не смей».
И улыбнулся: «Погляди
Учебный фильм «Ну, погоди!».
В змеином горле встал комок.
Удав на хвост надел сапог,
Вздохнул, подальше пнул кокос
И робко в армию пополз.
Его, как змея и мужчину,
Не испугала дедовщина.
А вот и часть. На КПП
Храпит сержант на канапе,
У танка прапорщик поддатый,
И всюду кролики – солдаты…
«Не служба – мёд!» – решил удав,
Гражданку прапорщику сдав.
«Я буду кроликов глотать
И вот под той зениткой спать…».
Но ошибался змей ползучий,
Над ним уже сгущались тучи.
Он просто плохо знал устав,
Где чётко сказано: «Удав
На пограничной полосе
Такой же кролик, как и все.
В противном случае удава,
Не признающего устава,
При всех бойцах кладут на столик
И разрезают на семь долек…».
Известно всем: на службе время
Водою капает на темя
И у бойца меняет нрав.
Через неделю наш удав
Бил в барабан, морковку грыз,
Подпрыгивал, боялся лис,
Стал суетлив и безотказен,
Пушист хвостом и глазом красен.
А через год погранзастава
Уж не узнала в нём удава.
Смешно читателю до колик:
Заполз удав, а выше кролик.
В глазах тоска, в кармане справка,
Что не удав он, а удавка.
Для не имеющих хребта
Сгодится враз удавка та.
Ондатра в театре
В одном столичном популярном театре
Пришёл успех к заслуженной ондатре.
Она снялась в масштабном сериале,
Купила джип, и ей квартиру дали…
Естественно, как на голову снег,
Упал успех ондатры на коллег.
И так всех мучит собственная гадость,
А тут ещё свербит чужая радость…
«Вот повезло бездарной водной крысе», –
Шипели змейки, спрятавшись в кулисе.
«За что, скажите?!» – вторили в гримёрке
Две незамужних и нетрезвых норки…
Хомяк-любовник с трагиком-сурком
Закушав «Вермут» плавленым сырком,
В костюмы добрых гномов нарядились,
Но в сторону актрисы матерились…
Хорёк кривился: «Крыса молодец –
Поди, ночами ходит к ней песец…».
И даже выдра (лучшая подруга,
И главного художника супруга,
Имевшая выдрёнка от зав. труппой),
Произнесла: «Свезло девице глупой».
Ондатре в суп подкладывали мыло,
Её гримерша тряпкою лупила,
Бухгалтер театра, скаредный манул,
Её на двадцать евро обманул.
Завлит-марал всё выговор марал
И рассуждал про совесть и мораль,
Ёж-костюмер засунул в хвост иглу,
Слон-режиссёр чихвостил за игру.
Она сопротивлялась две недели,
Но всё равно актрису нашу съели…
Увы, заметил верно реформатор:
«Театр начинается с ондатр,
Висящих в виде шапок над крюком,
Покуда зритель бродит с номерком».
Ежи-скинхеды
Заглушив у пня мопеды,
Собрались ежи-скинхеды.
Друг у друга сбрив иголки,
Стали злыми, будто волки,
И решили меж собой
Дать енотам смертный бой!
Мол, у них не там полоски
И хвосты чрезмерно броски!
Хорохорились ежи:
«Мы идём! Енот, дрожи!»
Их слова звучали колко,
А меж тем два серых волка
Шли домой из гаражей
И заметили ежей…
Были ёжики побриты,
Злость во взглядах,
В лапках – биты,
Но волкам их грозный вид
Лишь удвоил аппетит!
И остались от скинхедов
Два прута и пара кедов…
Тут бы думать о морали
И вручать волкам медали,
Обращаться к ним на «Вы»
С уваженьем, но, увы…
Излупив ежей у ёлки,
За енотов взялись волки,
Затащили тех в кусты
Оторвали всем хвосты…
Перепало и кроту,
За его же доброту…
В раж войдя, поднявши холки,
Всех в лесу побили волки…
Каковы у них повадки,
Таковы у нас порядки…
Рекламный кролик
Мечтавший стать актёром кролик
Был приглашён в рекламный ролик.
«Твоя задача – выпить пиво
И просто выглядеть счастливо», –
Сказал сурок, пивной агент, –
«Напиток наш – известный бренд!»
При первом дубле, после кружки,
У кролика повисли ушки,
А при втором, на хвост партнёра
Стошнило нашего актёра.
Хомяк-продюсер дубли стёр
И заявил: «Плохой актёр!
Да, соглашусь, с такого пива
И у коня б облезла грива,
Я сам не выпил бы ни грамма,
Но есть заказ – нужна реклама!
Иди отсюда, друг ушастый,
По киностудии не шастай!»…
У нашей басни нет морали –
С другим актёром ролик сняли.
Сюжеты:
Сергей Алиханов представляет лучших стихотворцев России